Неточные совпадения
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки.
Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
После тяжелой, жаркой сырости улиц было очень приятно ходить в прохладе пустынных зал. Живопись не очень интересовала Самгина. Он смотрел на посещение музеев и
выставок как на обязанность культурного человека, — обязанность, которая дает темы для бесед.
Картины он обычно читал, как книги, и сам видел, что это обесцвечивает их.
— Что же мешает? Ведь ты рисовал какую-то большую
картину: ты писал, что готовишь ее на
выставку…
Наконец вот
выставка. Он из угла смотрит на свою
картину, но ее не видать, перед ней толпа, там произносят его имя. Кто-то изменил ему, назвал его, и толпа от
картины обратилась к нему.
«Вот этак же, лет шесть назад, — печально размышлял он, — затеял я писать большую, сложную
картину для
выставки…
Ученические
выставки пользовались популярностью, их посещали, о них писали, их любила Москва. И владельцы галерей, вроде Солдатенкова, и никому не ведомые москвичи приобретали дешевые
картины, иногда будущих знаменитостей, которые впоследствии приобретали огромную ценность.
На одной из ученических
выставок в Училище живописи всех поразила
картина «Мертвое озеро».
На рождественской ученической
выставке Сергей Александрович, неуклонно посещавший эти
выставки, остановился перед
картиной Волгужева, написанной у него в имении, расхвалил ее и спросил о цене.
Это был спорт: угадать знаменитость, все равно что выиграть двести тысяч. Был один год (кажется,
выставка 1897 года), когда все лучшие
картины закупили московские «иностранцы»: Прове, Гутхейль, Клоп, Катуар, Брокар, Гоппер, Мориц, Шмидт…
После
выставки счастливцы, успевшие продать свои
картины и получить деньги, переодевались, расплачивались с квартирными хозяйками и первым делом — с Моисеевной.
Художник Сергей Семенович Ворошилов, этот лучший мастер после Сверчкова, выставил на одной из
выставок двух дремлющих на клячах форейторов.
Картину эту перепечатали из русских журналов даже иностранные. Подпись под нею была...
На
выставках экспонировались летние ученические работы. Весной, по окончании занятий в Училище живописи, ученики разъезжались кто куда и писали этюды и
картины для этой
выставки. Оставались в Москве только те, кому уж окончательно некуда было деваться. Они ходили на этюды по окрестностям Москвы, давали уроки рисования, нанимались по церквам расписывать стены.
Она была внове и уже принято было приглашать ее на известные вечера в пышнейшем костюме, причесанную как на
выставку, и сажать как прелестную картинку для того, чтобы скрасить вечер, — точно так, как иные добывают для своих вечеров у знакомых, на один раз,
картину, вазу, статую или экран.
— Я написал теперь
картину: «Избиение польских патриотов под Прагой», а ее мне — помилуйте! — не позволяют поставить на
выставку! — кричал Рагуза на весь дом.
Она все смотрела на пейзаж с грустною улыбкой, и то, что другие не находили в нем ничего особенного, волновало ее; потом она начала снова ходить по залам и осматривать
картины, хотела понять их, и уже ей не казалось, что на
выставке много одинаковых
картин.
Юлия Сергеевна смотрела на
картины, как муж, в кулак или бинокль и удивлялась, что люди на
картинах как живые, а деревья как настоящие; но она не понимала, ей казалось, что на
выставке много
картин одинаковых и что вся цель искусства именно в том, чтобы на
картинах, когда смотришь на них в кулак, люди и предметы выделялись, как настоящие.
— Да куда же, кроме вас, Анна Алексеевна. Художник В. В. Пукирев только что вошел в славу. Его
картина, имевшая огромный успех на
выставке, облетела все иллюстрированные журналы. Ее, еще не конченную, видел в мастерской П. М. Третьяков, пришел в восторг и тут же, «на корню», по его обычному выражению, купил для своей галереи. И сейчас эта
картина там: «Неравный брак». Старый звездоносец-чинуша, высохший, как мумия, в орденах и ленте, и рядом юная невеста, и
— Как она
картины любит, Андрей! — вдруг радостно сказал он мне. — В прошлом году я водил ее по
выставке. И твои этюды видели. Помните?
Когда я хожу по
выставке и смотрю на
картины, что я вижу в них? Холст, на который наложены краски, расположенные таким образом, что они образуют впечатления, подобные впечатлениям от различных предметов.
Картина кончена, вставлена в золотую раму, два сторожа потащат ее на головах в академию на
выставку.
Артист из драматического театра, большой, давно признанный талант, изящный, умный и скромный человек и отличный чтец, учивший Ольгу Ивановну читать; певец из оперы, добродушный толстяк, со вздохом уверявший Ольгу Ивановну, что она губит себя: если бы она не ленилась и взяла себя в руки, то из нее вышла бы замечательная певица; затем несколько художников и во главе их жанрист, анималист и пейзажист Рябовский, очень красивый белокурый молодой человек, лет двадцати пяти, имевший успех на
выставках и продавший свою последнюю
картину за пятьсот рублей; он поправлял Ольге Ивановне ее этюды и говорил, что из нее, быть может, выйдет толк; затем виолончелист, у которого инструмент плакал и который откровенно сознавался, что из всех знакомых ему женщин умеет аккомпанировать одна только Ольга Ивановна; затем литератор, молодой, но уже известный, писавший повести, пьесы и рассказы.
— Увидишь — поймёшь! Я часто на
выставки ходил, в театр тоже, на музыку. Этим город хорош. Ух, хорош, дьявол! А то вот
картина: сидит в трактире за столом у окна человек, по одёже — рабочий али приказчик. Рожа обмякла вся, а глаза хитренькие и весёлые — поют! Так и видно — обманул парень себя и судьбу свою на часок и — радёшенек, несчастный чёрт!
В 1863 году в Петербурге, на художественной
выставке Академии Художеств, обращала на себя внимание публики
картина даровитого художника, покойного Флавицкого, изображающая ужасную смерть «княжны Таракановой».
Картина эта в 1867 году была отправлена на Парижскую всемирную
выставку.
Столичная публика только к началу 60-х годов стала так посещать
выставки, а любители с денежными средствами так охотно покупать
картины и заказывать портреты.
Но как же было жить без денег? — спросит, быть может, меня читатель или же, что верней всего, легкомысленная читательница. В уме последней пронесутся в это время соблазнительные
картины выставок гостиного двора.
Если вы не читали в подлиннике этого апокрифа, то вы, конечно, читали прекрасное стихотворение гр. Ал. Толстого («Грешница») или стояли в благородном самоуглублении перед
картиной Семирадского [Семирадский Генрих Ипполитович (1843–1902) — русский и польский живописец академического направления,
картина которого «Христос и грешница», выставленная в Петербурге на академической
выставке 1873 г., вызвала большой интерес и споры в публике и критике.], который изобразил это священное чудо в пластических образах.
И он велел ей приходить одной и переодеваться у него в очень нарядный крестьянский убор, после чего она должна была брать в руки сноп соломы, путаные васильки и серп, и так она стояла, пока он произвел еще одну
картину, которая стояла на одной из парижских художественных
выставок с надписью: «Devouschka krapivouscou jala», но и после этого француз продолжал ее поддерживать и доставлял ей с детьми что им было нужно, но зато она была беременна… и бог весть для какой надобности.
В последнем роде он позволял себе большие вольности, но грация его рисунка и живая прелесть колоритного письма отнимали у этих произведений впечатление скабрезности, и на
выставках появлялись такие сюжеты Фебуфиса, какие от художника меньших дарований ни за что не были бы приняты. С другой же стороны, соблазнительная прелесть
картин этого рода привлекала к ним внимание самой разнообразной публики и находила ему щедрых покупателей, которые не скупились на деньги.